Сопроводительный текст

Цветы сегодня — это либо грубоватая неоновая вывеска «Цветы 24» возле метро с жирными пачками роз, осаждаемая в кануны праздников заботливыми покупателями, либо замечательный бабушкин сад, где на клумбах соседствуют рудбекии и увядающие пионы, тюльпаны и, нередко, бархатцы. В общем, если не задумываться — цветы сегодня кажутся просто чем-то красивым, без особого смысла.

Один мой друг — молодой буржуа и лентяй — не понимает, почему люди так любят цветы. По его мнению, деревья гораздо красивее и пользы от них больше. Когда ему приходится дарить цветы близким, он делает это нехотя и потом жалуется, что зря потратил деньги. Лучше бы, говорит, подарил дерево в кадке. Или лес. Он немного глух к красоте.

Пытаясь убедить его (безуспешно) в важности цветка как символа, жеста, элемента европейской традиции, художественного образа и, в конце концов, экономического ресурса, я обратился к источникам. Мне нужно было понять, почему цветы вообще что-то значат.

Язык цветов — то есть тайная семиотика растений — по старой традиции называется «селамом» (на персидский или турецкий манер). В 1830 году поэт и переводчик Дмитрий Ознобишин издал книгу «Селам, или Язык цветов», дополнив свой перевод немецкого издания Die Blumensprache, oder Bedeutung («Язык цветов, или значения»).

В своём труде он сетовал, что в русском языке «не хватает звучных и приятных названий цветов», и именно в этом видел причину того, что поэты так редко используют цветы в своих стихах. В то время как у «всех просвещенных народов Европы и Азии они служат богатым рудником пленительных сравнений».

После книги Ознобишина с названиями стало проще — он привел более 400. Поэт Антон Дельвиг, друг Пушкина, считал, что книга красиво оформлена и может украсить туалетный столик любой дамы. Женщины, как и поэты той эпохи, любили знак и символ больше, чем простую, ничем не обусловленную красоту.

В России букеты начали дарить только в XIX веке — вначале под влиянием европейской традиции забрасывать балерин цветами, как бы по античному обычаю. Так соединились две семиотические линии: цветы стали дарить, чтобы выразить чувство или мысль, а не просто потому, что это красиво. Хотя и потому — тоже.

Со временем язык цветов упростился. Горожане стали забывать, что каждое растение некогда имело свой особый смысл. Только поэты и романтики иногда вспоминали, что можжевельник означал «полуночный визит друга»; павлинный ирис — «ты прекрасна, но к чему гордиться»; полосатая гвоздика — «я для тебя потеряна»; пёстрая — «как я могу забыть тебя», а чёрная бузина значила просто: «я твоя». Это был старый язык чувств — до того, как их описала психология. Сегодня так уже не говорят.

Работы Анны Сладковой не просто балансируют между формальной красотой и глубиной символа — они через эстетику создают новое символическое измерение. Цвет, техника и штрих приятны глазу, точны и сдержанны. Композиция — филигранна. Кажется, что цветы вот-вот начнут шевелиться, переплетаться, дрожать — как живые, в природе или в оранжерее.

Зрителю, не знающему языка цветов, трудно понять, почему именно выбраны люпины, маки или фритиллярия. Например, садовый мак во времена Ознобишина означал: «воспоминания о тебе останутся со мной навсегда». Но в работах Анны Сладковой — таких как «Гнездо. Маки» или просто «Мак» — возникает уже иной смысл: переживание весенней красоты, свернутой в клубок, законсервированной в стеклянной банке, — и сохраненной до лучших времен. Это ощущение последних тёплых дней, застывшее в цвете и композиции, и дошедшее до нас в виде рисунка.

Мы вправе придавать цветам тот смысл, который готовы им вложить. Новый селам — новый язык цветов — рождается этой весной. Работы Сладковой подсказывают, как этот язык читать: не по словарю, а через интуицию и чувство.

И есть в этих работах ещё один пласт — почти археологический. Это образы и элементы, которые всю зиму были укутаны холстом снега и тьмы. Это и гирлянды, как на древнеримских фестонах — цветочные композиции с маками, переплетенные с человеческими лицами и подсолнухами, которые засыпают зимой и пробуждаются весной.

Это и «портреты» цветов — театральные, почти маски-персонажи. Это детали, важные для поэта, как чеховское ружье: гора клубники, которая «взорвётся» в конце лета; зелень за окном, которую мы заметим случайно, вдохнув полной грудью посреди июля. Это — наглядные декорации: зеленое море трав и охапки цветов, в которых каждый может найти свой скрытый, личный смысл.